Пётр Андреевич Нармацкой
Сын Пётр у шуранского помещика Андрея Петровича Нармацкого появился на свет 5 октября 1750 года. Крещён был в местной приходской церкви Рождества Христова [1]. Мы не знаем, как жилось мальчику с таким жестоким и вздорным отцом, и могла ли мать Авдотья Яковлевна хоть немного смягчить обстановку в доме. Если и могла, то недолго. В 9 лет Пётр остался без материнской защиты.
При достижении определённого возраста Петра отдали в гимназию, недавно открытую в Казани. Как и положено юноше дворянского круга, дальше была военная служба. Служил он в лейб-гвардии Измайловском полку. В 21 год молодого человека настигла новая беда – арест и ссылка в Сибирь отца, связанный с этим позор и осуждение общества. Вскоре Пётр Андреевич вышел в отставку в чине поручика и поселился в родительском доме, построенном отцом в Шуране. На него свалилась вся ответственность за многочисленные отцовские вотчины, разбросанные в разных уездах.
Представьте себе огромный дом-замок с пыточной камерой в подвале, тяжелые воспоминания детства, полумрак пустых комнат, куда с трудом пробивается свет сквозь решетки узких окон. Рядом ни одной родной души. С сестрой отношения не сложились, характер у неё папенькин. Слуги тихи и покорны старыми страхами. И на улице мужики, увидев барина, считают за благо спрятаться. За околицей села на многие версты лес. И соседи тебе совсем не рады. У каждого есть обида на твоего отца. И дочь свою вряд ли кто отдаст тебе в жены, несмотря на завидное состояние жениха. В общем, рассудка лишиться в таких обстоятельствах весьма легко, особенно, если психика травмирована ещё в детстве. Можно, конечно, было уехать в столицу, затеряться в большом городе. А то и за границу укатить. Но Пётр Андреевич остался в Шуране. И это его погубило. По «официальной» версии он сошёл с ума и в связи со своим неадекватным поведением был признан неспособным управлять родовыми имениями. Правда, есть и другая версия событий, происходящих в Шуране в 1777 году. Давайте с неё и начнём.
Она предложена Д.А. Корсаковым [2], жившим лет на сто попозже Петра Андреевича. Известный историк утверждал, что Петр Нармацкой был тихим, религиозным человеком, погруженным в книги и идеи переустройства общества. Корсаков писал, что на деньги Петра Нармацкого было построено несколько церквей в Казани. Особенно часто молодой барин жертвовал на колокола. «Весь колокольный звон от Шурана до Казани» существовал в то время якобы благодаря Нармацкому. Петр Андреевич придерживался масонских идей и открыто говорил о недопустимости владения одних людей другими. Вроде, даже собирался отпустить своих крепостных крестьян на волю, но не успел. Однако в дела поместья не вмешивался, всем заправляла его тетка княгиня Болховская. Необычные взгляды Нармацкого не понравились местному дворянскому обществу, на него был написан донос. Петра Андреевича арестовали, а потом признали сумасшедшим. В советское время таких вольнодумцев сажали в психушку, а в те времена почему-то сослали в Нижний Новгород, где у Нармацких тоже были имения. Чем те поместья были более благоприятны для сумасшедшего, чем Шуран, нам понять трудно.
Я соглашусь с тем, что имея отца-убийцу, можно обратиться за помощью и прощением к религии, попытаться замолить грех отца. Вполне вероятно, что Пётр Андреевич жертвовал на храмы. Но «построил несколько церквей в Казани» — это явный перебор. После выхода в отставку до ареста он прожил-то в Казанском крае максимум лет пять. Тут бы одну церковь успеть построить. Да и колокола по пути от Шурана в Казань непонятно почему отсутствовали до появления молодого поручика. Что касается масонских идей, тут поверить можно, модное это тогда было дело. Масонами становились все, кому было не лень. Правда, крепостных своих эти масоны не торопились освобождать. Как самим-то после этого жить? Что кушать? И в чём на балы ездить? Хотя я не исключаю, что тяжесть обрушившихся испытаний, возможность в одиночестве поразмышлять о ценностях человеческой жизни, чувство вины за поступки отца могли привести молодого человека к мысли об необходимости изменения жизни рядом живущих, веками угнетаемых людей. Только почему тогда он управление имением доверил злющей тётке? Может, нужно было бы самому что-нибудь сделать, например, уменьшить барщину или отпустить крестьян на небольшой оброк для начала? Школу, наконец, для крестьянских ребятишек открыть, оплачивать их лечение. Но не будем, однако, слишком строги. Мы - люди другого времени, всех обстоятельств той жизни мы не знаем.
Версия вторая – официальная. Она документально запечатлена в указе 1785 года, сохранившемся в ГАРТ [3]. Там идёт речь о смене опекунов над имениями Петра Нармацкого. Но, как принято было в том веке, в документе подробно излагается вся история рассматриваемого дела с самого его начала, причём дословно повторяются (видимо, просто переписываются) фразы и выражения из предшествующих документов. Так начало текста этого указа практически полностью совпадает с текстом «Записки об отставном поручике Нармацком», опубликованной Д.А. Корсаковым в 1908 году в «Сборнике материалов по истории Казанского края в XVIII веке» [4]. Эту записку вместе с сопроводительным письмом казанский губернатор князь П.С. Мещерский послал 20.01.1783 г. генерал-прокурору Сената князю А.А. Вяземскому. Мещерский сообщал вышестоящему начальству, что «отставной поручик Пётр Нармоцкой, живучи в праздности в 100 верстах от Казани, не только по делам разным на нем исках избывает от суда, но и производит ещё и другие продерзости». И дальше идёт перечисление его «продерзостей». Попробуем разобраться в их сути.
Началось всё с того, что Пётр Андреевич начал выгонять крестьян, принадлежащих надворному советнику Татищеву, из их домов в Шуране и с земли, которую они обрабатывали. Суть этого конфликта мы можем узнать из дела Лаишевского земского суда, начатого в 1796 году по инициативе сестры Петра Нармацкого княгини Марьи Андреевны Волконской, которая на тот момент была опекуншей имений брата [5]. Она в своём заявлении сообщала, что обнаружила в имениях брата крестьян, живущих на земле её брата, но не принадлежащих ему. Эти крестьяне когда-то были переведены покойным отцом из села Нучарово Нижегородского наместничества. Но во время следствия по делу отца эти крестьяне были признаны собственностью унтер-лейтенанта Ивана Рыбушкина и титулярного советника Алексея Воронова. Однако эти господа в том 1775 году своих крестьян не вывезли из имений отца, а продали надворному советнику Петру Татищеву. Но и Татищев этих крестьян не забрал, хотя прежние опекуны неоднократно поднимали этот вопрос. Чужие крестьяне занимали землю, причиняя тем самым «разорение» другим крестьянам села. Последние, не пользуясь землёй, вынуждены были платить какие-то налоги. В деле сообщалось, что за Татищевом в Шуране по 4 ревизии числилось 34 мужских и 26 женских душ, что ещё в 1782 году вышел указ об их выселении и т.д. и т.п. В общем, дело насчитывает 42 листа различных документов. Но и в 1796 году многолетнюю проблему опять не решили. К этому моменту надворный советник Петр Васильевич Татищев уже умер. Его имения достались племяннику бригадиру Дмитрию Васильевичу Татищеву, которого Лаишевский суд почему-то нигде не нашёл. По этой причине дело было 18.12.1801 г. сдано в архив. Однако, после 1802 года крестьяне Татищевых перестали упоминаться в метрических книгах Шурановского прихода. Видимо, какое-то решение этой проблемы всё-таки было найдено.
Вот этих татищевских крестьян и пытался выселить Петр Андреевич в 1777 году. Честно говоря, вполне законно, хотя и весьма немилосердно по отношению к ни в чём невиновным крестьянам. Воевать-то нужно было с их нерадивыми хозяевами. А вот это Пётр Андреевич почему-то категорически делать отказывался. По жалобе то ли крестьян, то их владельца канцелярия начала расследование и вызвала для допроса Нармацкого. Прибывшему унтер-офицеру Пётр Андреевич лично сообщил, что его нет дома и где он, находится, никто не знает. Ну совсем как тот кролик из знаменитого мультфильма о Винни-Пухе. Но если кролик довольно быстро сдался, то Петр Андреевич сопротивлялся долго. Чиновников поджимали сроки посевной и опасность оставить крестьян без хлеба на следующий год. Был послан еще один курьер – гарнизонный прапорщик Аристов с требованием к Нармацкому немедленно явиться в Казань. Однако Аристову было сообщено, что барина нет дома, он отбыл в Синбирск. Аристов, видимо, этому не поверил и в ходе поисков обнаружил Петра Андреевича на хуторе в 6 верстах от Шурана, на конском заводе. Пойманный на месте помещик сообщил Аристову, что он опасно болен и вообще не намерен ехать в Казань, потому что совершенно убежден в незаконности занятия его земель чужими крестьянами. Видимо, доказывать это другим, он считал необязательным.
Масло в огонь конфликта Нармацкого с властями добавила жалоба от служилых татар из соседней деревни. Якобы Нармацкой послал приказчика и 50 крестьян, которые избили татар на пашне, отняли у них одежду и сошняки. Видимо, речь идёт о земельном споре, какие часто возникали между крестьянами соседних селений. Даже сейчас, когда межевание земли проводится точными методами аэросъемки и закрепляется кучей бумаг с подписями, соседи часто решают конфликты из-за смещенного на один метр забора врукопашную, а то и с помощью подвернувшегося охотничьего ружья. А в те времена, когда в документах границы определялись «засохшим дубом» с одной стороны, «березой с зарубкой» с другой, и «овражком» с третьей, споры разгорались весьма регулярно. Конечно, разумный помещик должен решать такие споры сам, в суде, а не устраивать драки. Впрочем, никаких доказательств, что организатором побоища был Петр Андреевич, нет. Скорее всего, такие напряженные отношения крестьян соседних селений сложились ещё во времена правления его отца.
Но тем не менее, молодому помещику было сделано ещё одно предупреждение и повторен приказ явиться в Казань. Причём курьером был послан уже секунд-майор с письменным приказом лично от губернатора. Губернатора Петр Андреевич тоже не испугался и его предписание вернуть крестьянам дома не выполнил. Интересно, где обитали всё это время выселенные крестьяне? Напомню, речь шла о посевной кампании, значит, о ранней весне или поздней осени.
В конце концов губернатор разгневался и послал жалобу в Сенат. Сенат приказал отослать Нармацкого на суд в Юстиц-коллегию, что и было сделано местным властями на исходе 1777 года. Но и с Юстиц-коллегией Пётр Андреевич общаться не захотел, пришлось вести туда его силой, с помощью солдат. Да, можно любить или не любить органы власти, но вот так игнорировать их существование выглядит весьма странным. Видимо, так посчитала и Юстиц-коллегия, заподозрив отставного поручика Нармацкого в повреждении рассудка. Между тем Нармацкой не признавался ни в повреждении своего ума, на в насилии над крестьянами. По законам того времени в случае отсутствия признания обвиняемого (и только тогда!) требовались показания свидетелей. Юстиц-коллегия потребовала от казанских властей прибытия в Москву свидетелей по делу – выселенных крестьян, побитых татар и обиженных невниманием курьеров – прапорщика Аристова и майора Сурова. Затрудняясь с выполнением этого требования, казанские власти выслали письма Петра Нармацкого к старосте и приказчику, в которых он якобы требовал «жестокими истязаниями» увеличить поборы с крестьян, «с каждого тягла в году рублев до тридцати сверху исправляемых господских работ». Возможно, в этих письмах были какие-то предложения помещика к крестьянам о выкупе земли, что и было причиной слухов о желании Петра Нармацкого освободить своих крестьян. Но московские чиновники каким-то образом истолковали эти указания в письмах, как «гнусное мщение» помещика за разорение в период недавних крестьянских волнений и указали на нарушение Манифеста императрицы от 17 марта 1775 года о прощении крестьян, а также на вред, оказываемый такими поборами на платежеспособность крестьян при уплате налогов (т.е. причинение вреда государству). Всё это окончательно убедило Юстиц-коллегию в повреждении рассудка помещика, и в Казань 3 сентября 1778 года было отправлено указание назначить опекунов над имениями Петра Нармацкого, что и было сделано. Опекунами стали майор Алексей Второв и подпоручик Глазатой. Вынесенное решение Юстиц-коллегии было отправлено на утверждение в Сенат.
Но тут в Сенат поступила челобитная от тогда ещё незамужней сестры Петра Андреевича Марьи Андреевны Нармацкой. Вы думаете в защиту брата? Как бы не так! Её беспокоили две проблемы. Во-первых, по какой-то причине в 1779 году Петру Андреевичу частично вернули возможность распоряжаться своим имуществом. Возможно, его поведение постепенно стало более адекватным; как сейчас говорят: «он пошел на сделку со следствием». И Нармацкой, будучи в Москве, начал совершать какие-то финансовые операции, закладывать и продавать недвижимое имение и выдавать векселя. Это очень обеспокоило сестру, заподозрившую его в желании лишить её наследства. Марья Андреевна, решив окончательно убедить власти в сумасшествии брата, красочно описала все признаки потери им рассудка. Она утверждала, что и во время службы он совершал «продерзливые и разращенные поступки», а после выхода в отставку без надзора начальства ещё больше показал «неустройство и необузданность своего нрава». От него терпели не только подвластные ему крестьяне, которых он «утягчал неумеренными налогами», но и она, сестра, которая «будучи девкой, скиталась и жила по чужим дворам»*. Обладая «горячим и вспыльчивым нравом», брат часто впадал «в меланхолию», «бегал по лесам», обижал своих и чужих, «расточал имение» и т.д. Признаком его безумия, по её словам, было то, что, будучи под караулом в Москве, он накупил различных музыкальных инструментов. Последний аргумент весьма сомнительный. Хотя если поручик целый день стучал в барабан, то, конечно, это ненормально. Если же, например, играл на гитаре или флейте, то вполне приемлемое занятие, когда ты сидишь долгие месяцы под караулом. Мария Андреевна требовала, чтобы брата лишили права распоряжаться имуществом хотя бы до окончательного решения Сената и аннулировали все совершенные в этот период сделки. Второе, что беспокоило Марью Андреевну, — это передача управления над имениями в руки чужих людей. Она указывала на недобросовестность опеки имения в Шуране и Сорочьих горах, а также на отсутствие пригляда за имениями Нармацких в других уездах – Нижегородском, Гороховском, Московском, Веневской и Синбирском. Марья Андреевна просила назначить себя опекуншей всех имений, что было довольно смело для девицы XVIII века.
Эта челобитная имела непредсказуемые Марьей Андреевной последствия. Сенат отдал распоряжение Юстиц-коллеги разобраться. Чиновники Юстиц-коллегии, перепугавшись, начали расследование по новому кругу и потребовали от казанских властей приезда свидетелей обвинения и доказательств. А поскольку таковые в Москве не появились, было решено «препроводить» Нармацкого в Казань «для удобства следствия». И бедный Пётр Андреевич вместе с запечатанным сундуком следственных документов 16 марта 1782 года прибыл в Казань.
Его дело должен был рассматривать местный уголовный суд. Но он отказался это делать, ссылаясь на то, что Пётр Андреевич был призван Сенатом умалишённым. И отставной поручик вместе с запечатанным сундуком был передан в совестный суд. Совестный суд был создан Екатериной II в 1775 году для рассмотрения преступлений, где источником была не сознательная воля преступника, а несчастие, физический или нравственный недостаток, малолетство, слабоумие и т.п. Казанский суд совести в составе Дмитрия Родионова, Василия Болховского и Ивана Еремеева не усмотрел в поведении Петра Нармацкого признаков безумия и отправил дело назад в уголовный суд, сославшись на то, что и Юстиц-коллегия в 1779 году изменила свое решение по поводу невменяемости подсудимого. И эта волокита растянулась в Казани еще на 8 месяцев. В результате все документы и сундук оказались в правлении Казанского наместничества, и губернатор не нашел никакого другого решения, кроме как обратиться в Сенат. В своём письме князю А.А. Вяземскому от 20 января 1783 года [4] губернатор Мещерский просил ускорить вынесение приговора и отпустить находящегося под шестилетней стажей Петра Нармацкого в Шуран для проживания без права управления имуществом. Видимо, такое решение было принято. Может быть, уже вполне обоснованно. За столько лет мытарств любой человек сумасшедшим станет.
Правда, местом жительства Петра Андреевича был выбран не Шуран, а Нижний Новгород. Над всеми его имениями была назначена опека, которая не была снята до конца его жизни. Жил Петр Андреевич ещё долго, умер 5 октября 1814 года [6]. Как он прожил эти годы, нам неведомо. Сестра Марья Андреевна умерла раньше, в 1807 году. Детей у неё, видимо, не было. Все имения Нармацких достались дальним родственникам. Таковые всегда найдутся, было бы наследство.
* Удалось выяснить, по каким чужим дворам скиталась Марья Андреевна до своего замужества. Найдена метрическая запись московского храма [7], в которой сообщалось о венчании в 1778 году дворого человека девицы Марьи Андреевой Нармацкой Фёдора Семёнова . На этом мероприятии присутствовала сама барыня, проживающая в доме Никиты Никитича Демидова. В следующем 1779 году она выступала там же в качестве восприемницы ребенка, родившегося у служителя Демидова.
